Перед глазами Саши снова яркими всполохами плескалось то майское утро, когда отец впервые взял его с собой на футбол. Гордо реяли флаги, развеваемые теплым ветерком, несущим с собой вечно юную, восторженную гамму чувств. Синее прозрачное небо кричало о радости, о том, что ты счастлив, что рядом папа, а на поле сегодня играет самый лучший в мире вратарь – Лев Яшин. Ведь в школе все мальчишки хотят играть как он… А вот другая картинка: первомайская демонстрация, такой же ясный день, все несут плакаты, радуются, смеются, дружно поют песни. Идут… глаза светятся, в них вера в светлое, лучшее – в то, что очень скоро наступит.
     Картинки начали сменять друг друга немного быстрее. Улыбающийся Гагарин. Колесо обозрения в Парке Горького. На ВДНХ повсюду советские шлягеры из колонок. Автоматы с газированной водой. А еще…

      Неясный шум вывел Сашу из задумчивости. 60е годы. Давно это было. И было ли вообще? Открыв глаза, Саша посмотрел за окно, куда-то вниз – там по широкому проспекту привычно бежали плотными рядами машины, торопились, нервно сигналя друг другу.
     - Куда они вечно спешат? – Саша ни к кому конкретно не обращался, да и не к кому было. Он иногда произносил вслух фразы только для того, чтобы поверить, что всё еще находится в осязаемой реальности. И что он еще не разучился говорить. – Куда несутся эти дорогие иномарки, а в них убаюканные чужой ложью, крепко и сыто спящие в переполненной потребительской корзине люди? Люди… Да, дело-то, наверно, в не том, что в 60е годы тут ездили родные наши 21-е «Волги», а теперь всякие «Мерседесы», дело-то в том, кто в них ездит… или нет?
     Саша оторвал взгляд от проспекта и поднял его выше. На доме напротив прямо на уровне его окон огромными буквами светилась реклама очередной пожравшей полгорода корпорации. Саша закурил и снова окунулся в воспоминания. Взгляд его расфокусировался, и белые буквы рекламы расплылись огромным светлым пятном, за которым кричали детские голоса в его дворе. Да, во дворе этого же самого дома. Где не было никаких КПП со шлагбаумом, где было много зелени, и стоял-то только один «Москвич-401». Где гоняли они с соседскими пацанами мячик на маленьком пятачке среди деревьев. Там где бегали их босые ножки, теперь огороженная стоянка.
     - Эх, воспоминания… Где же те люди, те добрые, отзывчивые люди, что окружали меня тогда? Где та искренность, теплота, забота?
     Порою Саше казалось, что, только окунаясь в летопись давно минувшего, можно найти некое успокоение; разворошить в памяти и раздуть искры радужного прошлого; вспомнить теплоту тех времен, времен его юности; но потом, рано или поздно, чудесная дрёма развеивалась, и наступало жестокое возвращение в его одинокую каморку с окнами на широкий шумный проспект. И не было тогда больше ни Гагарина, ни футбольного стадиона, ни первомайской демонстрации. Снова оставалась лишь комната с окошком, кухня, клюка, газовая плита, да инвалидность второй группы. Пенсия. И бесконечное одиночество.
     Иногда Саша чувствовал, что дорогие воспоминания не остались навсегда в недосягаемом прошлом. И – то ли старость, то ли просто руку протянуть за невидимую ширму, позвать, схватить их – и вот они, снова перед тобой. Как будто нет никаких пятидесяти лет, разделяющих тебя с ними. Эта ширма часто представлялась Саше во сне в виде небольшой закрытой дверцы где-то совсем рядом с ним. Может быть, даже в его голове – но, как он ни старался, потрогать её или увидеть у него никогда не выходило. А за дверью, чудилось, шевелятся, перекатываются, шепчутся осколками прошлого детские ощущения и радость тех дней, когда каждый день был новым, белым пятном на большой карте будущей жизни. Детство совсем рядом – казалось, рукой подать, стучится, чтобы его выпустили, впустили сюда, по эту сторону иллюзорной реальности, но нырнуть за стену невозможно, открыть дверь - тоже.

      Эти грёзы манили Сашу уже много лет подряд. Сбежать в детство! Снова обрести веру в людей! В светлое будущее! Но каждый раз всё происходило по одной и той же схеме. Полудрёма – дверца – запертая радость прошлого за ней. Долго ли, коротко ли, но как-то однажды между сном и явью Саше привиделось, что дверца в голове вдруг открылась, и посыпались оттуда сгнившие за пятьдесят лет проржавелые кузова машин «Победа», мумия Гагарина с пустыми глазницами, детские мечты стать космонавтом или подводником, и сотни, тысячи не выигравших ничего лотерейных билетиков «5 из 36». Как бесполезно прожитая жизнь, не просто ничего не выигравшая, но даже и не осмелившаяся хоть раз попытаться, они безвольно кружатся, переворачиваются, заслоняют всё небо, и, наконец, ложатся вокруг, вокруг, вокруг… Бывало, что открывающаяся дверца на время приносила облегчение: Саша понимал, что образы и герои его юности давно уже мертвы, сейчас другое время и жизнь совсем иная, стоит только научиться принимать ее такой, какая она… но стоит ли? Потом дверца закрывалась, и снова роились за ней светлые и радостные лица людей прошлого, ощущение близкого счастья, любви, теплоты, и веры в то, что скоро, очень скоро наступит то самое светлое будущее. А взгляд снова упирался в немое окно – и начиналось всё сначала. За окнами, где-то там, далеко внизу, бродили прозрачные тени, похожие на сомнамбул, они не улыбались друг другу, они вообще не замечали никого и ничего. У них не было лиц, гримасы боли теперь скрывали давно застывшие маски счастья, которые на самом деле не выражали теперь ни боль, ни радость, их просто носили, потому что так нужно. Потому что так принято в эти времена. Ну что ж…

      А дверь открывалась теперь всё чаще. И падали из нее засушенные образы героев его детства, которых он всегда так воспевал и приукрашивал. И теперь уже постоянно видел Саша уже не яркие и улыбчивые, а почерневшие лица людей прошлого - Гагарина, Яшина, Стрельцова, Высоцкого. Впалые щёки, пустые глазницы, иссушённые, мумифицированные тела, а вот радость на лицах первомайских демонстрантов оборачивалась гримасами ужаса, непонимания, пустоты. К вкусу лимонада примешивался гнилостный запах застоявшейся нечистой воды. Такая родная мордашка 21й «Волги» вдруг ощерилась оскаленной акульей пастью. Саша начал тихо выть во сне; звук его голоса всё нарастал, он вскрикнул, дёрнулся и резко разлепил веки.
     - Проклятые видения! – Закричал Саша и, что было силы, швырнул свою клюку в стену, вскочив с кресла. – Да когда ж это… - его взгляд привычно метнулся за окно и не обнаружил там ничего знакомого. Саша так и не закончил фразы. За окном больше не было скучных соседних домов, исчезло шоссе и дорожки, по которым он каждый день ходил в магазин за молоком, стёрлись бесконечные автомобили. Стала растворяться в воздухе и его квартира, медленно теряли очертания предметы, шкафы и столы... А тело самого Саши тоже начало тускнеть. Весь мир рушился на глазах, а Саша вдруг почувствовал, что впервые за много лет напряжение ушло, становится очень легко и губы сами расплываются в блаженной улыбке.
     - Победа! Или я умер, чёрт возьми! - Закричал он. Но через секунду понял, что слышит свой голос, значит, как минимум, жив. И победой это назвать так же трудно, как и поражением, потому что не с кем было бороться! И не было никогда никаких противостоящих сторон. Не было счастливого прошлого и бесцветного настоящего. Как и будущего – светлого или полностью бесперспективного. Он еще раз посмотрел в ту сторону, где когда-то глядело на него окно, но уже не увидел его. Везде изливал своё сияние лишь ясный золотистый свет. Саша перестал чувствовать своё «я», он слился с чем-то неимоверно большим, чем, как ему представлялось, он всегда был; слился с тем, неразрывной частью чего он и был всегда. Понимание захлестнуло с головы до пят согревающей волной. И тогда золотистый свет стал растворяться, и сквозь него проступили театральные подмостки.

      Послышались дружные аплодисменты. Плавно появилось верхнее освещение. Но актеров и декорации уже не видно, сценический занавес закрыт. Спектакль закончился, зрители встают, поднимаются сиденья соседних кресел, людской поток неспешно вытекает из зала на улицу. Слышны негромкие, краткие реплики о спектакле. Сегодняшнее шоу окончено, но завтра, как обычно, будет новый спектакль – и он снова соберет аншлаг из тех же самых зрителей. Чтобы снова наблюдать за тем, как разыгрывается гениальное представление на подмостках сознания, откуда транслируется спектакль человеческого восприятия реальности.
     Зрительный зал опустел…но один человек, которого никто из присутствующих не знал, так и не покинул театр в тот день. Наверное, он прошёл на сцену и затем нырнул за кулисы подарить букет понравившемуся актёру. Вероятно, он выйдет позже – на него тогда никто из зрителей не обратил никакого внимания. Лишь неизменный бдительный охранник заметил, что человек тот так и не вышел вместе со всеми через единственную в здании дверь на улицу. Не вышел ни в тот вечер, ни на следующий день, ни через месяц. С тех пор охранник, говорят, перестал скучать на работе и живо интересуется искусством, особенно - происходящим на сцене. Благо, ему всё это видно прямо с рабочего места.

вернуться в раздел Рассказы