«Вот, наконец, кажется это место», – в возбуждении вспоминал Ромыч. Вроде должен быть еще один, последний поворот направо и там еще несколько шагов. Ага. А вот, кажется, и та самая дверь. В полной темноте ничего не было видно, и Ромыч, нашарив дверную ручку, тихонько толкнул дверь, опасаясь скрипа, который мог бы его выдать. А точно – то место? Может, это другое хранилище, например, «Зал Дорогих Воспоминаний»? Или «Музей Несбывшихся Мечтаний?» Хотя нет, скорее всего, они были раньше по коридору, этот зал – самый дальний. Да и вообще, сюда редко кто заходил. Ромыч ещё чуть надавил на дверь и через образовавшуюся щель уловил слабое мерцание, исходившее из глубины. Сомнений больше быть не могло – перед ним «Хранилище Молодостей».

     Ромыч, затаив дыхание и измеряя каждый шаг, шмыгнул в узкий проход и направился туда, где, по идее, должна стоять его бывшая Молодость. Да, он знал, что это строжайше запрещено – стоять вблизи, смотреть и уж тем более прикасаться к своей бывшей Молодости без особого на то основания. Основаниями такими могли быть всяческие юбилеи, где во время застолья полагалось вспомнить молодость юбиляра, и, подбодрив его добрым словцом, сказать какая она была счастливая и замечательная, и что никак она не зря прошла, эта молодость юбиляра. Ромыч всё это понимал, и даже поддерживал, его только постоянно грызло непонимание одного – почему Молодость разрешалось и даже поощрялось вспоминать только по крупным праздникам, а во всё остальное время Молодость как бы и не существовала никогда? Однако, Ромыч знал, что есть вот такие специальные хранилища бывших Молодостей, куда люди, использовав их, просто сдавали на вечное хранение, как отработавшую свой жизненный цикл батарейку в помойное ведро. К слову сказать, так как Молодости накапливались, и периодически вставал вопрос о нехватке места для их хранения, поступали различные предложения об их, Молодостей, промышленной переработке. Кто-то даже подсчитал, что если переплавить три Молодости, можно обеспечить одному человеку достойную Старость. Перекуём три Молодости в одну вечную Старость!.. А те, кто были побогаче, наоборот, о Старости не думали, и стремились прикупить себе вторую Молодость, третью Молодость, чтобы потом, во время разных там официально разрешённых юбилеев демонстрировать всем, что обладают не одной, а сразу двумя или тремя Молодостями.

     …и вот теперь Ромыч стоял около своей бывшей Молодости. Он давно собирался сюда проникнуть, очень давно… Однако, как уже упоминалось, висела кромешная тьма, а свет зажигать было слишком опасно. Чужие Молодости, недвижно покоящиеся рядом, могли заревновать – чего это их бывшие хозяева не приходят на них посмотреть? Ромыч протянул уже было руку, чтобы потрогать свою бывшую Молодость – хотя бы потрогать. И остановился. А что, если Молодость подменили? Или она уже совсем не такая, какой он её помнит? «Да ну, чушь!» – подумалось. Ромыч протянул руку ещё на дюйм дальше и замер. Кончиком пальца он даже ощутил ледяной холод, исходящий от Молодости. А вдруг Молодость состарилась и теперь ужасно выглядит? Или её мумифицировали? Или украли чёрные археологи? А, может, Молодость вообще умерла? Вон, холодиной-то какой замогильной от неё прёт… Блин, может, вообще, ну её к чертям, пойду-ка я отседова… пока не поздно? Но нет, Ромыч вспомнил свой первый неудачный опыт проникновения в «Хранилище», и на сей раз решил добиться своего во чтобы то ни стало. Ведь он затем сюда и пришел, чтобы поглазеть на свою Молодость. Хотя поглазеть – как? Ничего ж не видно. Ну, тогда хотя бы потрогать Молодость на ощупь, вспомнить, понимаешь, свою любвеобильную молодость. Все движения Ромыч совершал в слабом мерцании, исходившем от чужой молодости, стоящей неподалеку; видимо, то была Молодость какого-то святого, потому и светилась. Молодость же Ромыча святой так и не стала, несмотря на все его геракло-геркулесовые потуги. Совершенно очевидно, что именно поэтому она и не светилась, тут хоть сто раз её забальзамируй и лампочками Ильича всю обвешай как новогоднюю ёлку какую. Впрочем, Молодость Ильича тоже хранилась где-то; там, говорят, было даже две Молодости, чтобы, пока одну осматривает вся страна, вторую можно было привести в надлежащий Молодости Ильича вид.

     В общем, Ромычу надоело думать, что испытают другие Молодости, если он посветит на свою бывшую фонариком. И он зажёг китайский фонарик, который предусмотрительно взял с собой. «Надо же, работает», – подумалось. При слабом свете фонарика Молодость Ромыча выглядела так, как, наверно, выглядела бы и при ярком солнечном свете – неброско, без гламура, потёрто, словом, бывалая такая Молодость. Поизносившаяся, в общем, Молодость, надо вам сказать. Ромычу очень хотелось, чтобы и его Молодость светилась, как та, соседняя, ну хоть немного. Но для этого нужны были розовые очки, или инфракрасное видение, или хоть какие-то более-менее святые дела, сотворенные в молодости. Но таких очков с собой у него не было, ночного видения тоже, а святых дел в молодости – тем более. Так что приходилось мириться с тем что есть. Лучше молодость в руках, чем старость в небесах, не так ли?.. И вот Ромыч трогал эти дорогие когда-то, дышавшие жизнью и надеждами, а теперь гранитные, высеченные в монолитном блоке буквы: МОЛОДОСТЬ. Он задумчиво постучал по надписи китайским фонариком, и от буквы «М» тут же отвалился кусок. Да-а, ни на что она уже больше не годится, Молодость эта. Царапины, сколы, выбоины одни… Что же с ней делать? Посмотрел – а толку? С одной стороны вроде такая родная, многообещающая когда-то Молодость, с другой – бесполезная теперь, чужая какая-то. Совсем не своя.

     И тогда Ромыч решил её украсть, унести с собой во свои далёкие свояси, и долго нести её на спине как крест какой. Но как её поднимешь? Поднять, может, ещё и можно, но в дверь точно не пронесёшь. Получается, сначала была Молодость, а потом двери, иначе, как она тогда попала в этот склеп? Двери, Молодость, Молодость, двери, курица или яйцо, да ну… Ромыч напрягся и сорвал могильный камень Молодости с пыльного постамента вечности, и понёс его к окну с решёткой, выводящему прямиком во внешний мир. Раскачав свою бывшую Молодость словно люльку, Ромыч бросил её в окно, и вся решетка рассыпалась, образовался проход, сквозь который проглянуло вдруг ночное небо. Нести Молодость дальше было бессмысленно, она вся развалилась на куски, склеить которые не представляло уже никакой возможности даже для клея «Момент». Ишь ты, какая жертвенная Молодость-то, оказывается, у меня была, подумал Ромыч. Просто Марат Казей какой-то, или как там, Че Гевара. Пожертвовала собой, понимаешь, чтоб вместо двери я через окно вышел, всё ведь не как у людей. И главное, куда вышел-то, и для чего?.. Мне вообще, куда нужно было? Ну что ж… Ромыч полез в брешь, и напоследок обернулся, посветив фонариком: другие Молодости взирали всё так же бессмысленно, как и до его прихода, как и после его прихода, как и тысячу лет назад. «Всему своё время, однако», – подумал Ромыч и вылез наружу сквозь дыру в стене. Там встретило его ночное небо, и приятная прохлада напомнила… о чём-то.


09/12/2009 – 24/09/2011

Произведение является развитием темы Научный вуайеризм - 1